Правнук писателя ДОСТОЕВСКОГО Дмитрий: «Я подошел к Путину и хлопнул его по плечу: «Мне бы немного времени, чтобы с вами переговорить». Он: «Хорошо!». Потом подошел ко мне и тоже хлопнул: «Пойдемте, у меня есть время». Беседовали при его телохранителях, которые внимательно следили, чтобы я не делал лишних движений»

Достоевский — это не звучный псевдоним, а реальная фамилия правнука известного писателя из Санкт-Петербурга. За свои 70 лет Дмитрий Андреевич сменил более 20 профессий. Сознательно не получил высшего образования — захотел узнать жизнь изнутри: водил трамваи, трудился алмазчиком на стекольном заводе, объездил половину земного шара без копейки за душой. Выйдя на пенсию, снова сел за баранку. Когда мы позвонили ему с просьбой об интервью, в ответ услышали неожиданное: «Ой, вы знаете, я тут водителем на все лето устроился, вожу бабушек на дачу. Так что вечером перезвоните».

Кстати, Достоевский-младший внешне очень похож на прадеда: высокий лоб, борода, глубоко посаженные глаза... Но культа из своего родства с великим предком не делает — на деньги от продажи его книг не живет, бюсты на шее не носит, за авторские права не судится. Критикует, спорит и ругает его довольно часто, но при этом говорит: «Разбуди меня ночью — и я расскажу о Достоевском все, что только пожелаешь».

А еще он пережил своего прадеда на 10 лет и считает, что именно Федор Михайлович несколько раз мистическим образом возвращал его с того света.

«КОГДА Я ВПЕРВЫЕ ПОПАЛ В БОЛЬНИЦУ С ОНКОЛОГИЧЕСКИМ ЗАБОЛЕВАНИЕМ, ФЕДОР МИХАЙЛОВИЧ МИСТИЧЕСКИМ ОБРАЗОМ ОКАЗАЛ МНЕ ПОМОЩЬ»

— Дмитрий Андреевич, многие потомки литературных гениев — Николая Гоголя, Александра Пушкина, Михаила Лермонтова — продали права своей знаменитой родни торговым маркам и книгоиздательствам и шикуют на дивиденды. Вам тоже есть где развернуться: ваш дед был родным сыном писателя Федора Достоевского. Приносит ли прибыль родство со знаменитостью?

— О чем вы?! Надеюсь только на собственные силы. Как-то во Франции встречался с правнуком Александра Дюма, так он мне сказал: «Господь дал хороший голос, и я пою в опере — это все, что от своего имени материального получаю». Зря думают, что там, на Западе, они живут иначе.

В наших странах пик интереса к романам Достоевского пришелся на 2002 год, когда одновременно издали шесть полных собраний сочинений в разных городах.

Однажды одна фирма обратилась ко мне с просьбой о продаже прав: мол, мы все понимаем, давайте с вами договоримся о каком-то проценте — у вас семья. Приехали, посмотрели, что дома у меня холодильник, стиральная машина, тараканов и клопов нет. Решили, что все нормально, уехали и больше не звонили.

Но мне приятно, что живу только тем, что сам могу сделать. Все лето на даче под Петербургом бабушек возил с тележками на своем автобусе. Очень рад этой работе. Они на меня молятся. «Как же мы без вас, — говорят, — мы старенькие. Это когда-то бегали на свои участки, а теперь силы не те!». Каждой надо открыть дверь, принять и высадить из салона за ручку, помочь вытащить тележку... Мне это нравится, чувствую, что я нужен. К тому же это одна из моих любимых профессий. Все-таки руль кручу уже 45 лет. Да и деньги какие-то... Пенсия ведь небольшая — 12 тысяч рублей (4634,40 грн. — «Бульвар Гордона»). Периодически ее повышают, но инфляция съедает все. А у меня четверо внучат — девчонки и внук Федор.

И сыну с невесткой обязан помогать. Мы ведь живем все вместе, патриархально. Но ничего, и с такими деньгами жили. Я не мечтаю о богатстве. Главное — соответствовать имени, поэтому стараюсь так свою жизнь построить, чтобы мне не было стыдно за нее. Хотя приходится жить двумя — собственной и жизнью моего предка. Но если это связано с Достоевским, то ночью тронь меня за плечо и спроси о Федоре Михайловиче — я проснусь, приду в себя и отвечу.

— Вдова Александра Солженицына Наталья Дмитриевна рассказывала, что именно они с Александром Исаевичем надоумили вас в свое время зарегистрировать на себя бренд Достоевского. Это что-то поменяло в ваших отношениях с законом?

— Ничего! Просто мы с Музеем Федора Михайловича в Петербурге постарались оповестить об этом общественность, и после этого все стало закрываться: никто не хотел платить деньги. В итоге или переименовывались, или закрывались предприятия. Сейчас у нас нет ничего такого, что бы дискредитировало его имя, — ни казино, ни гостиниц.

— Это правда, что вы живете в городе на Неве едва ли не в трущобах, а недавно так и вовсе стали затворником в миру? По какой такой причине?

— Ну не совсем так! Я вполне доволен своей жизнью: живу в Петербурге, в нормальном сталинском доме, в большой квартире с многочисленной семьей. А на лето перебираюсь на дачу, о которой долго мечтал, собирал деньги, а потом купил. Затворником стал поневоле: недавно меня прооперировали — онкология. Ноги стали болеть — артрит, к нему добавился лимфаденит (отек ног). Пришлось лечь на операцию.

В декабре прошлого года, когда оказался на хирургическом столе, весил 49 килограммов, и это при моих обычных 70! Но теперь набрал прежний вес и чувствую себя нормально.

Помню, когда мне было 35 лет, врачи впервые поставили мне страшный диагноз. Но благодаря этому я стал верующим человеком, крестился. Хотя мама моя не крестилась — боялась из-за громкой фамилии. Теперь второе испытание... Но я отношусь к этому с большим оптимизмом и предполагаю, что дают мне его мои предки.

— Вы рассказывали, что ваш папа носил бюстик с изображением Федора Михайловича, который спас ему жизнь во время войны. Верите, что и вам с небес помогает Достоевский?

— Да, я верю, что он молится там за всех своих близких, и, в частности, за меня. Когда я впервые попал в больницу с онкологическим заболеванием, Федор Михайлович мистическим образом оказал мне помощь.

Я заболел в 1981 году — ООН объявила тогда год Достоевского, позже к ним присоединилась ЮНЕСКО. Я подумал, что Федор Михайлович дает мне возможность попробовать в жизни все. В это время в Ленинграде чудом оказался японский переводчик Достоевского. Моя мама с ним встретилась, и ему за неделю прислали из Японии новейшее онкологическое лекарство. У нас его нужно было заказывать через Москву — бесплатно, но приходилось очень долго ждать. Когда принес в ординаторскую это лекарство, врачи удивились. Я редко говорю о своем родстве с писателем, но тогда не удержался и на вопрос, откуда и почему, так и сказал: «Но я же Достоевский!». И только тогда они начали что-то понимать.

А потом этот переводчик (впоследствии он стал профессором Токийского университета) прислал мне иконку, сказал, что молится за меня. Лет пять назад мы с ним встречались в Японии, и я уговорил его отвезти меня на фирму, где делали это лекарство. Там перед начальством кланялся и по-японски благодарил за то, что они спасли мне жизнь.

— Действительно мистика какая-то...

— Да. И таких историй было много. Например, благодаря Федору Михайловичу я исцелился от язвы. Когда в первый раз меня оперировали, делали химиотерапию и лучевую терапию, то предупредили, что подожгли мне желудок, и сказали: «Не удивляйтесь, если у вас будет язва».

В итоге так и вышло — года через три я получил язву и жил с ней 20 лет. Каждую весну и осень попадал с сильнейшим приступом в больницу. Но однажды (это случилось лет 10 назад) исцелился от этого недуга навсегда. И все благодаря старорусской иконе Божьей Матери. Редкое явление для простого человека, не монаха и не священника. Произошло это в Георгиевском храме Старой Руссы, где молился и куда водил своих детишек, в том числе моего деда, Федор Михайлович. Помню, после этого я испытал катарсис, слезы текли сами собой...

«МАМА ПРОСИЛА: «ПОМЕНЬШЕ ГОВОРИ, ЧТО ТЫ ДОСТОЕВСКИЙ, НАДЕЙСЯ НА СЕБЯ И НЕ ВОЗНОСИСЬ»

— Когда вы узнали, что Достоевский — ваш предок, ощутили гордость?

— В советские времена Достоевского считали контрреволюционным писателем. В школе, где я учился, в литературном кабинете висели портреты всех писателей, кроме Достоевского. Мы его даже по программе не проходили. Я начал его читать самостоятельно. Думаю, что это даже лучше.

Его глубину в школьном возрасте все равно не постичь. Он сам придет к тебе, когда намотаешь в жизни вопросов, ответы на которые он откроет в своих произведениях. Мама меня тогда просила: «Поменьше говори, что ты Достоевский, надейся на себя и не возносись». И я почувствовал, что мне хочется многому научиться, со многими общаться. Тоже, видимо, гены. Начал пробовать разные профессии. В итоге, когда в начале 90-х трудовая книжка вернулась ко мне домой, я обнаружил, что у меня 21 профессия. Недавно специально подсчитывал, когда инвалидность второй группы оформлял.

— Получается, что высшее образование вы не получили. А какая из освоенных профессий вам особенно близка?

— Водитель трамвая, я работал восемь лет в трамвайном депо. Кстати, у нас вся семья «трамвайная» — сын и невестка тоже водили трамваи. Я бы, может, и дольше там проработал, но заболел и попал в больницу. Работу прервал, а когда вернулся, понял, что уже небезопасно, поскольку уже не так хорошо себя чувствую, к тому же произошел неприятный случай — в моем трамвае отказали тормоза. Это было всего один раз, никто не пострадал, хотя машину с помидорами все-таки перевернул. Потом нашли техническую неисправность и все объяснили, но воспоминание об этом осталось и мешало мне, поэтому я ушел.

— Но у вас была еще одна история в пору работы водителем, когда вы чуть не сбили насмерть режиссера Театра Ленсовета Игоря Владимирова, бывшего мужа Алисы Фрейндлих. Как вас угораздило?

— Это были давние «трамвайные времена», в 70-е годы прошлого века. Я ездил по 28-му маршруту, проходившему по Владимирскому проспекту мимо Театра Ленсовета, который находился напротив дома Достоевского, где Федор Михайлович написал свой первый роман «Бедные люди». Дом был старый, в какой-то момент по нему пошла трещина. А тогда люди не собирали, как сейчас, деньги на восстановление. Сокрушались, говорили, мол, жалко, что дом разваливается, но что поделаешь... В это время как раз и произошел случай с Владимировым.

Он, как человек творческий, видимо, задумался о новых постановках и побежал из своих «Жигулей» возле театра через весь проспект не глядя и сиганул прямо под колеса моего трамвая. Пришлось резко тормознуть, чтобы его не задавить. Смотрю — лицо известное, да и в фильмах он тогда часто появлялся. В знак уважения к такому красивому седовласому мужчине показал рукой, что, мол, я стою, проходите. В общем, кое-как разошлись.

Спустя время я услышал сообщение по радио о том, что какая-то смена Балтийского судостроительного завода отдала заработанные деньги на реставрацию дома Достоевского. И тут меня осенило: а почему бы театр не попросить сыграть спектакль в пользу дома, тем более что у них в тот момент была постановка по Достоевскому.

Пробился в кабинет к Владимирову. Он не ответил ни да, ни нет, стал говорить, что у него тоже болит сердце за этот дом, но в коллективе театра люди сложные, уговорить их непросто... В общем, чувствую, что он не решается. И только когда уже собрался уходить, меня словно кто-то по темечку ударил. «А ведь вы мне жизнью обязаны!» — бросил я с порога. «Как? Почему?» — удивился Владимиров. Тогда и напомнил, как он бежал, а я на трамвае... И все в один миг изменилось. Он достал из ящика бутылочку коньяка, икру, мы выпили... И вскоре, действительно, сыграли благотворительный спектакль! Так что, если бы не было той нашей встречи на проспекте, вряд ли я бы смог Владимирова уговорить.

— От Алисы Бруновны вам, наверное, досталось по полной программе, что вы так с ее мужем обошлись?

— Нет! Мы всего раз с ней общались. Она мне очень нравится и как человек, и как актриса. Мы могли бы много друг другу интересного рассказать. Например, она блокадница, думаю, что ответила бы на многие мои вопросы, — меня очень эта тема интересует. В общем, нашли бы общий язык. Но пока не получается, нет человека, который бы меня с ней познакомил.

«КОГДА В РОССИИ ПУТЧ СЛУЧИЛСЯ, Я ВСЕ БРОСИЛ И ВЕРНУЛСЯ ИЗ ГЕРМАНИИ — БОЯЛСЯ, ЧТО НАЗАД НЕ ПОПАДУ»

— Расскажите, пожалуйста, как без связей и знакомств вы решили уехать за границу на ПМЖ?

— Я бы никогда не смог там остаться навсегда. Последняя специальность, которую освоил, была довольно необычная. В 1990-м я поехал по приглашению в Германию — открывать немецкое общество Достоевского. Ехал на деньги общества, потому что у самого не хватило бы ресурсов, и остался. Занимался ремонтом радиоаппаратуры в Гамбурге. Мне нравилось работать в Германии, тем более что платили хорошо. Я даже купил свою первую иномарку.

А когда решил вернуться, хозяин отпустил, но вскоре пригласил снова. И я поехал уже со всей семьей. Три месяца выдержал, а потом началась такая ностальгия по дому, по родине, что больше находиться в чужой стране не смог. Помню, тогда в России знаменитый путч случился, и я все бросил и вернулся, боялся, что назад не попаду.

---

---

— Но это не единственная ваша поездка на Запад — вы же полмира объездили, не имея за душой ни копейки.

— Скажу так: без приглашения никуда не ездил. Ученые, институты, школы, интересовавшиеся славянской культурой, приглашали меня выступать как внука Достоевского. Некоторые звали, чтобы и мне заплатить, и самим заработать. Но даже если не зарабатывал, то для меня общение было главным.

Помню, в немецком городке на встречу со мной пришло множество людей, был жуткий ливень. Меня хоть на машине привезли, а те, кто самостоятельно добирался, промокли до нитки. В общем, началась встреча. Вдруг — стук в дверь. Заходит какой-то немец, молодой парень лет 22-23, весь мокрый, сзади велосипед тащит.

Выяснилось, что он под проливным дождем на велосипеде проехал 120 километров, чтобы только со мной встретиться и спросить совета. И знаете, о чем он спросил? «Я ничего не читал из Достоевского. Скажите, с чего мне начать, что первое прочесть?». Я был так поражен, что бросился его обнимать и целовать. Человек сквозь бурю прорывался ко мне, чтобы такое спросить! Это дорогого стоит.

— Говорят, вам передалась страсть Достоевского: вас так же тянет к рулетке, причем однажды вы выиграли серьезную сумму...

— Да, будучи в Германии, попал в Баден-Баден и не удержался — сыграл в казино по-настоящему, с игроками. Причем играл по «Игроку» Федора Михайловича. Это тоже была мистика. Ночью я стал нервничать и открыл его роман на той странице, где описывалась игра. Сделал шпаргалку для себя. А потом не удержался, рассказал некоторым ребятам, и мы вместе сели за игорный стол. Я выиграл, причем не только я, но и те, кто был со мной.

Помню, играли мы на немецкие марки. Я вложил 36 марок, и за 40 минут игры получил 138 — приличный процент. Директор казино сказал, что такое редко бывает. Потом была возможность еще раз туда пойти, но я отказался. Федор Михайлович ведь бросил это и завещал так же поступать своим потомкам. Так что я защищен от пьянства и игр.

— Вы рассказывали, что на сегодняшний день потомков писателя трое — вы, ваш сын и внук. Но ведь отец Достоевского был родом из Винницы. Слышала, что в Украине у него объявился еще один родственник — Аркадий Достоевский, заведует поликлиникой в Макеевке. Вы знаете что-нибудь о его украинской родне?

— Дело в том, что в 20-х годах Ленин подписал указ о том, что можно менять фамилии во имя свободы и революции кому угодно и как угодно. В одном заштатном местечке в Тверской губернии писарь, который увлекался литературой, стал раздавать направо и налево фамилии известных людей. И все крестьяне стали в одночасье Тургеневыми, Достоевскими и Толстыми. Естественно, они размножались. Поэтому сейчас Достоевских очень много. Например, в Петербурге, напротив Музея Достоевского, на улице, которая носит его фамилию, живут три Достоевских со своими семьями. Но все прекрасно знают, что это Достоевские, но не те.

У нас в Питере есть Николай Богданов, он интересуется генеалогическим древом Достоевских, много ездил по разным местам и жаловался, что не нашел настоящих Достоевских. Хотя было известно, что Достоевские зародились на землях теперешней Беларуси (до той поры, 500 лет назад, они были Иртищевыми, и один из них получил фамилию по селу Достоевы). Через 100 лет, когда Польша вернула эти земли, Достоевские ушли в Украину, на Волынь, поскольку были православными. Но когда я стал заниматься древом своего отца, наткнулся на 18 Достоевских, призванных из Ровенского, Одесского военкомата. Трудно себе представить, что они там все погибли или взяли другие фамилии. Однако Богданов Достоевских у вас не нашел.

— Читала, что у Федора Михайловича была своя дача под Новгородом, в Старой Руссе, которую он купил, чтобы возить детей на оздоровление. Вы как единокровный потомок имеете на нее все права. Почему до сих пор не отвоевали жилплощадь?

— Да я уже и не претендую. Зачем? Дачка у меня есть — и достаточно. Дай Бог с ней справиться. С удовольствием кручусь и что-то там делаю. Был момент, когда можно было что-то сделать. Но на одном из последних съездов КПСС заявили, что в ближайшем будущем реституция не предвидится. На том все и затихло, и меня уговорили от этой идеи отказаться. Ну и ладно. Я не в обиде.

«ЖЕНЩИНЫ ФЕДОРА МИХАЙЛОВИЧА ИНТЕРЕСОВАЛИ, И СЕКС У НЕГО НОРМАЛЬНЫЙ БЫЛ, НО ПЕРЕД СМЕРТЬЮ ОН СКАЗАЛ ЖЕНЕ: «Я ТЕБЕ НИКОГДА НЕ ИЗМЕНЯЛ!»

— Получается, что никаких вещей от Достоевского у вас нет. И его Евангелие тоже не отдали?

— Это сложная история, потому что надо бороться за Евангелие с государством. А государство у нас крепкое. Никак не могу кого-то найти, чтобы за это взялся. Хотя я не против, чтобы оно оставалось у них на хранении, но мне важно, чтобы официально признали, что оно принадлежит нам. Ведь Федор Михайлович, который подарил Евангелие сыну, завещал, чтобы его передавали по наследству. Раз мужская линия продолжается, они должны были бы это признать. А я бы все равно отдал на хранение в специально предназначенное для этого место. К тому же реставрацию Евангелия сделали непрофессионально: разгладили заметки, которые Федор Михайлович, работая с текстом, оставлял ногтем. Он подчеркивал где-то карандашом, где-то чернилами, а кое-где ногтем проводил. Я бы этого не допустил, если бы контролировал все, что с этим Евангелием делается.

— Вы ведь даже с Путиным встречались... Почему не решили с ним этот вопрос?

— Мы встречались по другому поводу. Это было два года назад на литературном собрании, которое в Москве организовывал потомок Льва Толстого.

Мне надо было поговорить с Путиным. Я подошел и хлопнул его по плечу, поскольку даже с людьми очень высокого ранга веду себя просто. Вот и к Путину обратился так же: «Мне бы немного времени, чтобы с вами переговорить». Он: «Хорошо!». Мы разошлись. А в перерыве он вспомнил, подошел ко мне и тоже хлопнул по плечу со словами: «Пойдемте, у меня есть время». Мы с ним прямо под лестницей побеседовали при его телохранителях, которые внимательно следили, чтобы я во время разговора не делал лишних движений (смеется).

А просил я Путина вот о чем. Поскольку Достоевские двигались из Белоруссии в Украину, а потом на Русь, я предложил организовать общее собрание трех народов, чтобы наш славянский союз не разваливался. Это было еще до всех политических событий. И Путин поддержал идею. Но я поставил условие, чтобы собрались не чиновники, а просто известные люди, литераторы. «Но я, — сказал он, — сам чиновник». На что я ответил, что он будет моим личным гостем (смеется). В итоге Путин дал поручение Толстому. Но помешал конфликт между нашими странами, так что мечта осталась неосуществимой. Но я думаю, что нам все же не стоит разъединяться.

— У Достоевского было много пророчеств, в том числе относительно Украины. Как вы думаете, что бы он сказал о сегодняшней войне между нашими странами?

— Мне сложно за него ответить. Но он поддерживал славянское объединение во время русско-турецкой войны и выступал против сербского конфликта. Вероятно, он бы переживал и старался, чтобы мы не ссорились. Нельзя нам так расходиться и разъезжаться. Думаю, если бы не во сне, а в жизни мы с ним встретились, он бы поддержал мою точку зрения.

— А что, вы с ним во сне беседуйте?

— Да, но не часто, раза два в год. И не по моей воле. В этом тоже есть какая-то мистика, потому что эти беседы случаются в такие моменты, когда мне необходимо принимать важные решения.

— Тургенев называл Достоевского русским Маркизом де Садом. Вы оправдываете полигамность вашего предка?

— Это все глупости! Он сызмальства сохранял в себе чувство верующего и крещеного человека. То, что ему потом приписали много глупых вещей... Проблема в том, что он настолько высок своим талантом был, что даже при жизни некоторые писатели его ревновали. А человек, как известно, слаб, вот и распространяли небылицы, чтобы только навредить его репутации.

— Но ведь его вторая жена открыто писала о его изощренных сексуальных утехах...

— Я встречал в Пушкинском доме замаранные строчки в письмах Анны Григорьевны, где описывались вещи личного характера, но это нормально. Она присутствовала у него в произведениях во многих женских образах. Он называл ее «мой Санчо Панса». Это была положительная характеристика, поскольку «Дон Кихота» Достоевский считал лучшим произведением всех времен и народов. Как потом написал, только с ней он познал счастье семейной жизни, был свободен от многих забот. Хотя никто особо об Анне Григорьевне ничего не писал и не ставил на сцене постановки о ней. Потому что свою жену Достоевский всегда затмевал. А полигамность? Да, женщины его интересовали, и секс у него нормальный был. Тем не менее перед смертью он сказал жене: «Аня, я тебе никогда не изменял!».

---

---

— В отличие от своего прадеда вы нашли счастье с одной женой?

— Да. Для меня это произошло совершенно органично. Мне было 30 лет, супруге — 28. Мы были взрослыми людьми, а поздний брак всегда крепче. Я долго не находил себе половинку. Когда женился и почувствовал, что теперь не только ограничен в своих решениях, но еще и ответственен за них, мне это было не в тягость. До сих пор у меня такое понимание не только сохраняется, но и, наоборот, еще более усиливается. Мы уже 40 лет вместе, и я не представляю себя без жены. Несмотря на то что чаще болею я, иногда думаю: «А вдруг что-то с ней случится — как буду дальше жить?».

— Ныне покойный священник Дмитрий Дудко хотел канонизировать Достоевского, но ничего из этого не вышло. Нашлись те, кого возмутило, что из мирского грешника хотят сделать святого. Если бы это случилось, что бы изменилось в отношении к писателю?

— Это было «Письмо 26» — его подписали 26 священников. Я разговаривал с членами канонической комиссии, и один из них сказал, что, мол, прекрасно их понимает. А я как свидетель могу подтвердить, что не только у нас, но и за границей священники разных конфессий, католики, протестанты, говорили, что именно Достоевский привел их в церковь.

А что бы изменилось?.. К нему с большим пиететом стали бы относиться, не старались так втоптать в грязь, как это иногда происходит. Как мне говорили в комиссии, есть статья, по которой До­стоев­ско­го могут канонизировать, — это равноапостольные действия. Он в своей жизни прошел путь от полного неверия к абсолютной вере, людей призывал и проповедовал. Путь открыт, но не время. Когда-нибудь это случится, а если и нет, то сильно страдать от этого мы не будем. Достоевский все равно откроется всем, когда будет нужно.

— Как вы думаете, какое сегодня его самое актуальное произведение?

— «Братья Карамазовы»! Хотя он этот роман так и не дописал. Собирался написать вторую часть, но не успел, умер. Недавно перечитал этот роман и в очередной раз убедился, насколько он современен. Я так зацепился за это, что опять открыл для себя в нем много того, что раньше пропускал.

— Вы постоянно перечитываете какие-то романы Достоевского?

— Я обычный читатель, на меня никак не влияет родство с великим писателем. В молодости, будучи воспитанным в коммунистическом духе, я его творчество не воспринимал и внутренне протестовал. А теперь, наоборот, он мне помогает.

— Сегодня, в эпоху интерактива, когда всем правит всемирная паутина, не получится ли так, что Достоевского станут забывать?

— Не знаю... Его жена Анна Григорьевна писала, что в начале XX века была волна интереса к нему, вся молодежь приникла к Достоевскому. Но потом пришли большевики, и его запретили, хотя люди все равно читали. Прошло время, и Достоевский опять актуален. Он писал о человеке, а люди во все времена одинаковы. Да, у нас другие дела, другой мир нас окружает, но принципиально ничего не изменилось. Поэтому Достоевский будет нужен очень долго, может, его еще на весь XXI век хватит.

«КОГДА ГОВОРЮ ГАИШНИКАМ, ЧТО Я ПРАВНУК ДОСТОЕВСКОГО, МОГУТ И НЕ ОШТРАФОВАТЬ»

— Было много экранизаций Достоевского. Что-то пришлось вам по душе?

— Евгений Миронов прекрасно сыграл Мышкина в «Идиоте». Вообще, мне этот актер очень нравится, да и они с Федором Михайловичем похожи. По «Преступлению и наказанию» недавно фильм прошел, но мне не очень понравился. Обычно я нутром чувствую своего прадеда, а тут не почувствовал. Был еще какой-то сериал «Достоевский», но я минут пять посмотрел и выключил, когда началась историческая неправда.

— В одном из своих интервью вы рассказывали, что от книги «Ф. М.» Бориса Акунина остались не в восторге. Высказывали ли вы ему свое фе лично за такие «вариации на тему Достоевского»?

— У меня не было желания. Акунин — вошь из подворотни, которая лезет на слона. А с тех пор как он уехал на Запад, я его совсем перестал уважать.

— О болезни Достоевского написаны целые научные труды. Эпилептиков у вас в роду нет?

— Над проблемой этого заболевания работали норвежцы. Когда они к нам приезжали, то официально заявили в своих докладах, что есть особая болезнь — «эпилепсия Достоевского». Она не подходит под классические симптомы эпилепсии. Да, у нас в роду никто этим заболеванием не страдал, а это один из главных признаков болезни: у кого-то через два, три поколения она должна проявиться. Но пока ни у меня, ни у сына, ни у внуков и намека нет. Думаю, недуг был связан с особенностями организма Федора Михайловича, а потому генетически не передавался. У настоящего эпилептика припадки происходят внезапно, а Федор Михайлович очень часто предчувствовал их.

— Говорят, вы такой же сладкоежка, как Федор Михайлович. Есть ли у вас еще какие-то схожие гастрономические пристрастия?

— Ко мне однажды известный ресторатор обращался, хотел составить «меню Достоевского». Но я ничего сказать не смог, кроме того, что он любил пиво. Больше никаких свидетельств о его гастрономических пристрастиях не известно. Сохранилось письмо, в котором он ругает детей за то, что они такие же сладкоежки, как и он. Собственно, этим и исчерпываются свидетельства о его «сладкоежестве».

Да, он любил ходить в рестораны, в Москве у него было любимое заведение — «Славянский базар». А там, скорее всего, готовили блюда русской кухни. Хотя и украинская, и французская кухня была распространена, но у меня такое впечатление, что он любил именно русскую. В Старой Руссе, где они с женой жили летом, вряд ли было что-то французское, ведь работала там местная кухарка, которая могла готовить только тамошние блюда.

Я тоже очень простую еду люблю — селедку с картошкой, пиво. Хотя, как и Федор Михайлович, предпочитаю водочку. В Старую Руссу он ехал на пароходе, который до самой деревни не доходил — останавливался на взводе. Сохранились свидетельства, что местный кабатчик выносил ему на серебряном подносе чарку водки и он с удовольствием выпивал.

— Внешне вы очень похожи на прадеда. Когда люди узнают, кто вы, как реагируют?

— Такое редко бывает. Когда гаишники останавливают, просят показать документы и видят, что я — Достоевский, одни бровью поведут, но воздержатся уточнить, а другие спрашивают, не имею ли я отношение к Федору Михайловичу. Если говорю, что я его правнук, сразу отношение другое, могут и не оштрафовать!

Но самое интересное, что ни моя жена, ни жена моего сына до последнего не знали фамилии своих избранников. Наталья, невестка моя, потом даже призналась, что не знала бы, как отреагировала, если бы Лешка, сын мой, сказал ей, что прямой потомок Достоевского. Хотя потом, когда она уже привыкла к нашей семье, сказала, что Федор Михайлович морально помог ей выбраться из не очень приятной ситуации.

А на прадеда я не только внешне похож, но и чертами характера. Как и он, не злопамятен, обид у меня ни на кого не остается. Вот это типичная черта Достоевских!

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter